II
Одиночество
II
Одиночество
С Петром Петровичем, единственным человеком, живущим в Керети круглый год, мы познакомились, когда искали путь к могиле сказочника Матвея Коргуева. Пытаясь найти проводника, шли на голоса вдоль речного берега и наткнулись на оживленные дворы. Несколько лодок, скошенная трава, тропинка, детские голоса.
С Петром Петровичем, единственным человеком, живущим в Керети круглый год, мы познакомились, когда искали путь к могиле сказочника Матвея Коргуева. Пытаясь найти проводника, шли на голоса вдоль речного берега и наткнулись на оживленные дворы. Несколько лодок, скошенная трава, тропинка, детские голоса.
– Не подскажете, как найти могилу Коргуева? Сказочника.
– Это вам старое кладбище нужно. Петр Петрович проводит. Да, Петр Петрович?
– Старое-то, да. Опять вы меня мотаете туда-сюда, – заворчал пожилой мужчина в потрепанной дачной футболке, – Ла-адно, так и быть. Пусть мальчишки тогда с нами сходят, им тоже покажу.

Двое ребят лет по 12 встроились в нашу лесную колонну:
– На дачу сюда приезжаете?
– Ага, на лето, из Питера.
– Что вас больше всего удивляет? Здесь, в Керети.
– До этого лета я не знал, что у меня, оказывается, есть брат!

Папа одного из ребят недавно купил участок на берегу Керети, и привез детей на каникулы. Петербуржцы – потомки местных купцов, которых упоминает в своем романе «Голомяное пламя» Дмитрий Новиков. Тут ребята и познакомились со своими родственниками.
– Не подскажете, как найти могилу Коргуева? Сказочника.
– Это вам старое кладбище нужно. Петр Петрович проводит. Да, Петр Петрович?
– Старое-то, да. Опять вы меня мотаете туда-сюда, – заворчал пожилой мужчина в потрепанной дачной футболке, – Ла-адно, так и быть. Пусть мальчишки тогда с нами сходят, им тоже покажу.

Двое ребят лет по 12 встроились в нашу лесную колонну:
– На дачу сюда приезжаете?
– Ага, на лето, из Питера.
– Что вас больше всего удивляет? Здесь, в Керети.
– До этого лета я не знал, что у меня, оказывается, есть брат!

Папа одного из ребят недавно купил участок на берегу Керети, и привез детей на каникулы. Петербуржцы – потомки местных купцов, которых упоминает в своем романе «Голомяное пламя» Дмитрий Новиков. Тут ребята и познакомились со своими родственниками.
Доведя нас до пункта назначения, ухоженной могильной плиты с портретом, Петр Петрович не поспешил вернуться:

– Вы без меня-то не выйдете. Тут не впервой потеряться. Куда будете выходить? Туда? Не-ет, неверно.
Вот так-то.

Ожидая, пока Матвей со всех сторон отснимет могилу и замшелые деревянные, даже несколько языческие, кресты, разговорились с проводником:

– Вы здесь живёте? Круглый год?
– Да
– И животных не боитесь диких?
Волков там…
– Да волки-де и сами человека боятся. Человек ведь он самый страшный зверь.

Доведя нас до пункта назначения, ухоженной могильной плиты с портретом, Петр Петрович не поспешил вернуться:

– Вы без меня-то не выйдете. Тут не впервой потеряться. Куда будете выходить? Туда? Не-ет, неверно.
Вот так-то.

Ожидая, пока Матвей со всех сторон отснимет могилу и замшелые деревянные, даже несколько языческие, кресты, разговорились с проводником:

– Вы здесь живёте? Круглый год?

– Да.

– И животных не боитесь диких? Волков там…

– Да волки-де и сами человека боятся. Человек ведь он самый страшный зверь.
из сказки Матвея Коргуева «Чортов завод»
...сестра ушла в спальню спать. А чорт ей и говорит: — Слушай, ты притворись больней. А здесь ходит такой медведь волшебной, он никого не пропускает, всех людей ест. Ты скажи-ко: «братец, принеси мне от этого медведя шерсти. Он пойдёт, тот его и розорвёт. Так мы от нёго избавимсе, и от кобелей его и от самого. И вот она утром встаёт, пришла к брату и говорит: — Слушай, братець, сходи в лес, а я во сне видела, там есть медведь, достань ты от него шерсти, я попарю шерсть в молоке, так и поправлюсь.
– Ну, ладно, сестра.
Берёт кобелей и пóшол в лес. Идёт, конешно, в лес, приходит в чащу. Кобёли залаяли, берёт ружьё и хочет его стрéлить. А он говорит: — На што ты хочешь, Иван-купецеськой сын меня стрéлить?
– Да вот сестру надо вылецить, попарить шерсти в молоке, она и поправитце.
– А чем, говорит, меня стрелять, так я и сам пойду.
– Ну, идём вместе.
Медведь побежал. Вот оне идут на вечеру, уж топерь их четверо стало.
Вот как чертёнок смотрит в окно:
– Вот беда, медведь еще волшебной идёт
ИЗ СКАЗКИ МАТВЕЯ КОРГУЕВА «ЧОРТОВ ЗАВОД»
...сестра ушла в спальню спать. А чорт ей и говорит: — Слушай, ты притворись больней. А здесь ходит такой медведь волшебной, он никого не пропускает, всех людей ест. Ты скажи-ко: «братец, принеси мне от этого медведя шерсти. Он пойдёт, тот его и розорвёт. Так мы от нёго избавимсе, и от кобелей его и от самого. И вот она утром встаёт, пришла к брату и говорит: — Слушай, братець, сходи в лес, а я во сне видела, там есть медведь, достань ты от него шерсти, я попарю шерсть в молоке, так и поправлюсь.
– Ну, ладно, сестра.
Берёт кобелей и пóшол в лес. Идёт, конешно, в лес, приходит в чащу. Кобёли залаяли, берёт ружьё и хочет его стрéлить. А он говорит: — На што ты хочешь, Иван-купецеськой сын меня стрéлить?
– Да вот сестру надо вылецить, попарить шерсти в молоке, она и поправитце.
– А чем, говорит, меня стрелять, так я и сам пойду.
– Ну, идём вместе.
Медведь побежал. Вот оне идут на вечеру, уж топерь их четверо стало.
Вот как чертёнок смотрит в окно:
– Вот беда, медведь еще волшебной идёт
На обратном пути вместе с новыми знакомыми дошли до родника. Чтобы набрать воды, приходится тащить тачку с канистрами вниз с горы средь острых хищных веток и болотных кустов, по щиколотку увязая в грязи и отбиваясь от комаров. Но холодная родниковая вода, набранная алюминиевой кружкой, по-свойски висящей на ближнем сучке, становится настоящим граалем в конце пути.
На обратном пути вместе с новыми знакомыми дошли до родника. Чтобы набрать воды, приходится тащить тачку с канистрами вниз с горы средь острых хищных веток и болотных кустов, по щиколотку увязая в грязи и отбиваясь от комаров. Но холодная родниковая вода, набранная алюминиевой кружкой, по-свойски висящей на ближнем сучке, становится настоящим граалем в конце пути.
Пообщаться с Петром Петровичем мы пришли на следующий день под благовидным предлогом – попросили его заполнить социологическую анкету, которую нам вручили коллеги в Чупе. Отвечать на вопросы он не хотел, кажется, заполнение формы казалось ему бесполезным занятием. Идея выпить чаю была ему гораздо ближе. Да и нам, притащившим вместе с анкетой-предлогом тортик, тоже.
Пообщаться с Петром Петровичем мы пришли на следующий день под благовидным предлогом – попросили его заполнить социологическую анкету, которую нам вручили коллеги в Чупе. Отвечать на вопросы он не хотел, кажется, заполнение формы казалось ему бесполезным занятием. Идея выпить чаю была ему гораздо ближе. Да и нам, притащившим вместе с анкетой-предлогом тортик, тоже.
– Хотели чай попить.., – напомнил Петр Петрович, сначала неловко, еле слышно бормоча себе под нос, а после немного ободрившись и громко добавил, – Я вас приглашаю, короче. Сейчас ещё чайник поставлю. Вы не торопитесь? – скрылся за печью. Из деревянного серванта на стол перекочевали небольшие белые чашечки с кирпично-красным орнаментом и золотистой каймой. Такие типично-советские, из каких каждый пил парное молоко в деревне у бабушки.
– Хотели чай попить.., – напомнил Петр Петрович, сначала неловко, еле слышно бормоча себе под нос, а после немного ободрившись и громко добавил, – Я вас приглашаю, короче. Сейчас ещё чайник поставлю. Вы не торопитесь? – скрылся за печью. Из деревянного серванта на стол перекочевали небольшие белые чашечки с кирпично-красным орнаментом и золотистой каймой. Такие типично-советские, из каких каждый пил парное молоко в деревне у бабушки.
– Не стесняйтесь, расслабьтесь, – хозяин поставил на стол такую же красную сахарницу. Во фразе сквозила ирония. Самоирония, немного защищающая мужчину, не привыкшего быть гостеприимным хозяином, но внезапно ощутившего в себе потребность им стать.
– Не стесняйтесь, расслабьтесь, – хозяин поставил на стол такую же красную сахарницу. Во фразе сквозила ирония. Самоирония, немного защищающая мужчину, не привыкшего быть гостеприимным хозяином, но внезапно ощутившего в себе потребность им стать.
– У вас на зеркале открытка с Валаама. Бывали? – Нет. Сын был. Он в Питере живёт. – А вы здесь круглый год? – Да. Квартира в Чупе у меня есть, но так – здесь.

– Это, получается, зимой воду из того родника носить?

– Ну. Оттуда и носить.

– И света тут нет?

– Нет. Аккумулятор. Телевизор вот, все те же двадцать программ. А телефоном специальным пользуюсь, можно из любого места звонить. Китайский такой, – с гордостью добавил Петр Петрович, указывая пальцем в потолок, – отсюда можно звонить в любую точку.
– У вас на зеркале открытка с Валаама. Бывали? – Нет. Сын был. Он в Питере живёт. – А вы здесь круглый год? – Да. Квартира в Чупе у меня есть, но так – здесь.

– Это, получается, зимой воду из того родника носить?

– Ну. Оттуда и носить.

– И света тут нет?

– Нет. Аккумулятор. Телевизор вот, все те же двадцать программ. А телефоном специальным пользуюсь, можно из любого места звонить. Китайский такой, – с гордостью добавил Петр Петрович, указывая пальцем в потолок, – отсюда можно звонить в любую точку.
Дому-то этому сто с лишним лет, всё проседает уже. Надо ремонтировать. Но то, наверное, без меня уже…
Дому-то этому сто с лишним лет, всё проседает уже. Надо ремонтировать. Но то, наверное, без меня уже…
Оказалось, что такие фамилии как Пулькин и Новиков Петру Петровичу незнакомы. Но вот то, что Кереть частенько упоминали в своих работах исследователи, ему было известно. С азартом Петр Петрович даже поднялся из-за стола, добрался до прикроватной тумбочки и принёс свой томик Элиаса Лённрота – известного финского фольклориста, тоже писавшего о селе.
Оказалось, что такие фамилии как Пулькин и Новиков Петру Петровичу незнакомы. Но вот то, что Кереть частенько упоминали в своих работах исследователи, ему было известно. С азартом Петр Петрович даже поднялся из-за стола, добрался до прикроватной тумбочки и принёс свой томик Элиаса Лённрота – известного финского фольклориста, тоже писавшего о селе.
из дневника Элиаса Лённрота
Основной промысел жителей Керети — рыболовство. Начиная с середины марта до конца мая через Кереть тянутся обозы. Едут люди в Кандалакшу и оттуда к Ледовитому океану на рыбную ловлю и зверобойный промысел. Рыбак за сезон может заработать 100—200 рублей. Они либо работают для себя, либо нанимаются. В более состоятельных домах имеется от 300 до 1000 сельдянок (бочонков), которые продают в Архангельске по рублю за сельдянку
из дневника Элиаса Лённрота
Основной промысел жителей Керети — рыболовство. Начиная с середины марта до конца мая через Кереть тянутся обозы. Едут люди в Кандалакшу и оттуда к Ледовитому океану на рыбную ловлю и зверобойный промысел. Рыбак за сезон может заработать 100—200 рублей. Они либо работают для себя, либо нанимаются. В более состоятельных домах имеется от 300 до 1000 сельдянок (бочонков), которые продают в Архангельске по рублю за сельдянку
Однако, все же, говорить о литературе он не очень-то хотел. Другое дело – рыбалка.

– Ловите сетями или удочкой?

– И удочкой ловится и сетями. Ну в заливе ловить нельзя, как обычно у нас. Вы думаете так это все просто, а-н нет, так все организовано у нас. Что идет? Рыба… – завис на пару секунд, как это бывает у стариков, силящихся вспомнить что-то, – Ну, в этом году горбуши нет. Прошлый год – горбуша была. Очень сильно шло, очень здорово, кипело в заливе прям! А так ловится что? Горбуша ловится… Начнем с лососёвых: горбуша ловится, сёмга, кумжа… все что угодно. И сельдь, и треска, и камбала, всё есть.

– А продукты вы откуда берёте? – вспомнил кто-то из ребят. Ближайший продуктовый оставался в нескольких десятках километров, в Чупе.
Однако, все же, говорить о литературе он не очень-то хотел. Другое дело – рыбалка.

– Ловите сетями или удочкой?

– И удочкой ловится и сетями. Ну в заливе ловить нельзя, как обычно у нас. Вы думаете так это все просто, а-н нет, так все организовано у нас. Что идет? Рыба… – завис на пару секунд, как это бывает у стариков, силящихся вспомнить что-то, – Ну, в этом году горбуши нет. Прошлый год – горбуша была. Очень сильно шло, очень здорово, кипело в заливе прям! А так ловится что? Горбуша ловится… Начнем с лососёвых: горбуша ловится, сёмга, кумжа… все что угодно. И сельдь, и треска, и камбала, всё есть.

– А продукты вы откуда берёте? – вспомнил кто-то из ребят. Ближайший продуктовый оставался в нескольких десятках километров, в Чупе.
– У меня есть, привозят мне тут ребята. Дежурят они, рыбоохраны пункт, я их знаю. Или с острова привозят, а летом так сам езжу на лодке. Можно на лодке. Машины своей нет. Была бы машина, на машине бы ездил. А так, что на лодке, что на машине – одинаково.

Через достаточно большое для северного старинного дома окно виднелась грядка картошки. Несколько метров белели цветками. Петр Петрович, сидящий напротив, обратил внимание на то, что очень горячий чай я не пью:

– Так налей в блюдце. Из блюдца-то оно сподручнее. Остынет. Во-от.

Я аккуратно заполнила чаем блюдце аккурат до золотой каемки. Он моментально остыл. Хозяин смотрел на меня светлыми выцветшими глазами, опущенными с внешнего края, напоминая грустного и мудрого бассет-хаунда. Он хотел нарушить тишину, но не знал, чем.
– У меня есть, привозят мне тут ребята. Дежурят они, рыбоохраны пункт, я их знаю. Или с острова привозят, а летом так сам езжу на лодке. Можно на лодке. Машины своей нет. Была бы машина, на машине бы ездил. А так, что на лодке, что на машине – одинаково.

Через достаточно большое для северного старинного дома виднелась грядка картошки. Несколько метров белели цветками. Петр Петрович, сидящий напротив, обратил внимание на то, что очень горячий чай я не пью:

– Так налей в блюдце. Из блюдца-то оно сподручнее. Остынет. Во-от.

Я аккуратно заполнила чаем блюдце аккурат до золотой каемки. Он моментально остыл. Хозяин смотрел на меня светлыми выцветшими глазами, опущенными с внешнего края, напоминая грустного и мудрого бассет-хаунда. Он хотел нарушить тишину, но не знал, чем.
– В лес-то ходите?

– Конешн, конешн. И и черника, и голубика, и морошка есть. И вороника.

– Вороника?

– Не знаете? А это, между прочим, литературное название! Есть такая ягода. Черная она такая. Типа как черника, только цвета черного. Она съедобная, между прочим, из неё сок давили раньше. А я помню мы раньше с пацанами… наберешь полный рот, она сладкая такая, прожуешь, а кожуру бросишь. – А волчья ягода – это не то? – Есть такая, красная. Растет такими кустиками, продолговатая.

– И есть её нельзя?

– Конечно нельзя, она ядовитая.

– Хорошую ягоду волчьей не назовут! – многозначительно добавил Арсений.

– Да-а – согласился Петр Петрович.
– В лес-то ходите?

– Конешн, конешн. И и черника, и голубика, и морошка есть. И вороника.

– Вороника?

– Не знаете? А это, между прочим, литературное название! Есть такая ягода. Черная она такая. Типа как черника, только цвета черного. Она съедобная, между прочим, из неё сок давили раньше. А я помню мы раньше с пацанами… наберешь полный рот, она сладкая такая, прожуешь, а кожуру бросишь. – А волчья ягода – это не то? – Есть такая, красная. Растет такими кустиками, продолговатая.

– И есть её нельзя?

– Конечно нельзя, она ядовитая.

– Хорошую ягоду волчьей не назовут! – многозначительно добавил Арсений.

– Да-а – согласился Петр Петрович.
– Мне жалко волков, почему их в негативном ключе всегда упоминают!, – картинно оскорбилась я, – Вот Наталья Леонидовна, например, тоже считает, что собаки бывают более неприятными.

– Да, собаки теперь по городам болтаются..Могут и укусить. А волки что, походили-походили и ушли… Волки стаей обычно. Они вперед увидят. Они, как правило, уходят. Я сталкивался: они стороной уходят, внимания не обращают на человека.

– А с медведем не сталкивались? – внезапно оживился молчаливый Даниил.

– Сталкивался, почему. Каждый хищник старается вперед увидеть. Мы же ходим в лесу, не знаем. У них ведь чуйка лучше и слух. Все стараются уйти. Это уже если человек начинает на него охотиться, тогда да. Ну просто человек-то посообразительней. А встретиться так невозможно практически. Но всякие случаи бывают, всякие бывают. Вот когда весной медведь из берлоги встает, как чумовой такой, вот тогда и сталкиваешься. Раньше на глухарей ставят. Есть же такая тетеревиная, глухариная…

– То есть охотятся?

– И теперь ходят.

– А вы охотились?

– Конечно.

– В основном на птицу?

– На птицу. А так лось, медведь, лось, росомаха, куница, белка. Все живут тут. Но на лося, конечно, так просто нельзя. То браконьерство.

– Как будто на юге Карелии тоже все эти животные когда-то жили, только вот сейчас лося встретить – целое событие. А у вас тут полный лес до сих пор. У вас, говорят, жемчуг раньше был, а сейчас нет. Дескать был жемчуг, а потом пропал. Видели его?

– Видел. Я даже знаю деда, что ловил. Есть такая статья Опарина в «Вокруг Света». Восьмидесятые, кажется, годы. «Жемчуголов из реки Кереть» называется.. За Савиными дом. Жил там такой дед Келиваев. Вот он жемчуг ловил, нырял.
– Мне жалко волков, почему их в негативном ключе всегда упоминают!, – картинно оскорбилась я, – Вот Наталья Леонидовна, например, тоже считает, что собаки бывают более неприятными.

– Да, собаки теперь по городам болтаются..Могут и укусить. А волки что, походили-походили и ушли… Волки стаей обычно. Они вперед увидят. Они, как правило, уходят. Я сталкивался: они стороной уходят, внимания не обращают на человека.

– А с медведем не сталкивались? – внезапно оживился молчаливый Даниил.

– Сталкивался, почему. Каждый хищник старается вперед увидеть. Мы же ходим в лесу, не знаем. У них ведь чуйка лучше и слух. Все стараются уйти. Это уже если человек начинает на него охотиться, тогда да. Ну просто человек-то посообразительней. А встретиться так невозможно практически. Но всякие случаи бывают, всякие бывают. Вот когда весной медведь из берлоги встает, как чумовой такой, вот тогда и сталкиваешься. Раньше на глухарей ставят. Есть же такая тетеревиная, глухариная…

– То есть охотятся?

– И теперь ходят.

– А вы охотились?

– Конечно.

– В основном на птицу?

– На птицу. А так лось, медведь, лось, росомаха, куница, белка. Все живут тут. Но на лося, конечно, так просто нельзя. То браконьерство.

– Как будто на юге Карелии тоже все эти животные когда-то жили, только вот сейчас лося встретить – целое событие. А у вас тут полный лес до сих пор. У вас, говорят, жемчуг раньше был, а сейчас нет. Дескать был жемчуг, а потом пропал. Видели его?

– Видел. Я даже знаю деда, что ловил. Есть такая статья Опарина в «Вокруг Света». Восьмидесятые, кажется, годы. «Жемчуголов из реки Кереть» называется.. За Савиными дом. Жил там такой дед Келиваев. Вот он жемчуг ловил, нырял.
Добыча жемчуга
Поморье было известно жемчужным промыслом вплоть до начала XX века. Жемчугом зажиточные люди





украшали обувь и головные уборы. Перлы были самымчастым украшением в одеяниях священнослужителей и церковной утвари. Купцы превращали его в валюту – платили жемчугом и хранили в нём накопления. Популяция моллюсков-жемчужниц в Керети – до сих пор самая крупная в Карелии. Сегодня жемчужниц в реках ощутимо
меньше. Отчасти это связано с сокращением численности лососёвых. Рыба, зараженная личинками жемчужниц, вынашивает их, а после глохидии зарываются в речной грунт и дорастают до полноценных особей. В них впоследствии формируются жемчужины.
Добыча жемчуга
Поморье было известно жемчужным промыслом вплоть до начала XX века. Жемчугом зажиточные люди украшали обувь и головные уборы. Перлы были самым частым украшением в одеяниях священнослужителей и церковной утвари. Купцы превращали его в валюту – платили жемчугом и хранили в нём накопления.

Популяция моллюсков-жемчужниц в Керети – до сих пор самая крупная в Карелии. Сегодня жемчужниц в реках ощутимо меньше. Отчасти это связано с сокращением численности лососёвых. Рыба, зараженная личинками жемчужниц, вынашивает их, а после глохидии зарываются в речной грунт и дорастают до полноценных особей. В них впоследствии формируются жемчужины.


– А что нужно, чтобы жемчуг ловить? – Нужно знать, раковину уметь открыть. Иначе он свое свойство терять. Келивает такой был дед, я его помню. Я с ним беседовал. Говорят, жемчуг отсюда поставляли к царскому двору. А там жемчужинка мааленькая – указательным пальцем Петр Петрович отделил ногтевую фалангу большого, – Вот така вот. – Ничего себе – маленькая! – вытаращились мы. Петр Петрович продолжил полюбившуюся тему, – Потом тут были ребята, которые занимались. Все, что было, все, наверное, высадили. Приехали аквалангисты из Питера. Теперь же все можно найти – нашли. Говорят, там горы этих раковин валялось – все процедили, пооткрывали. Не знаю, нашли что или нет. Нелегально это все делалось, конечно. Качество свое теряет жемчуг, если не так открыл. Надо уметь. Его как-то раз и вот сразу берут. Ну я не знаю, как это делают. Везде все свое.
– А что нужно, чтобы жемчуг ловить? – Нужно знать, раковину уметь открыть. Иначе он свое свойство терять. Келивает такой был дед, я его помню. Я с ним беседовал. Говорят, жемчуг отсюда поставляли к царскому двору. А там жемчужинка мааленькая – указательным пальцем Петр Петрович отделил ногтевую фалангу большого, – Вот така вот. – Ничего себе – маленькая! – вытаращились мы. Петр Петрович продолжил полюбившуюся тему, – Потом тут были ребята, которые занимались. Все, что было, все, наверное, высадили. Приехали аквалангисты из Питера. Теперь же все можно найти – нашли. Говорят, там горы этих раковин валялось – все процедили, пооткрывали. Не знаю, нашли что или нет. Нелегально это все делалось, конечно. Качество свое теряет жемчуг, если не так открыл. Надо уметь. Его как-то раз и вот сразу берут. Ну я не знаю, как это делают. Везде все свое.
Я представила, как вдоль реки где-то далеко переговариваются люди и над хвойными коронами леса разносится мистическое эхо. Гораздо сильнее, чем то, что перемежалось с шумом порога во время нашего купания в Керети.

– Эхо такое сильное над рекой, – немного неловко произнесла я, будто бы не ожидая, что слова прозвучат вслух.

– Эхо я помню, – неожиданно погрузился в мою медитацию Петр Петрович, – Пацанами маленькими здесь крикнем, так отдает. Так и развлекались. Как только не развлекались, как в городах. Раньше в городах то же было, что и тут все, а теперь все другое. В хоккей, в футбол играли, на коньках… Да, по реке. Застывает она зимой. В глаза бросилась висящая над входной дверью шапка-петушок в цветах триколора.

– А на лыжах?

– И на лыжах можно. Очень хорошо можно, бывает езжу. Можно в Чупу приехать. До Чупы напрямую отсюда 30 километров…
Я представила, как вдоль реки где-то далеко переговариваются люди и над хвойными коронами леса разносится мистическое эхо. Гораздо сильнее, чем то, что перемежалось с шумом порога во время нашего купания в Керети.

– Эхо такое сильное над рекой, – немного неловко произнесла я, будто бы не ожидая, что слова прозвучат вслух.

– Эхо я помню, – неожиданно погрузился в мою медитацию Петр Петрович, – Пацанами маленькими здесь крикнем, так отдает. Так и развлекались. Как только не развлекались, как в городах. Раньше в городах то же было, что и тут все, а теперь все другое. В хоккей, в футбол играли, на коньках… Да, по реке. Застывает она зимой. В глаза бросилась висящая над входной дверью шапка-петушок в цветах триколора.

– А на лыжах?

– И на лыжах можно. Очень хорошо можно, бывает езжу. Можно в Чупу приехать. До Чупы напрямую отсюда 30 километров…
Кружки опустели, а часы настойчиво тикали, напоминая, что мы задержались на чаепитие, которое сами же и спланировали. Напоследок предложили Петру Петровичу сфотографироваться. После минутных уговоров тот попозировал у окна. Договорились, что печатные фотографии отправим ему по почте в Чупу, на имя Петра Петровича Петрова.

P.S. По возвращении домой, команда проекта отправила Петру Петровичу несколько фотографий и книгу Виктора Пулькина.
Кружки опустели, а часы настойчиво тикали, напоминая, что мы задержались на чаепитие, которое сами же и спланировали. Напоследок предложили Петру Петровичу сфотографироваться. После минутных уговоров тот попозировал у окна. Договорились, что печатные фотографии отправим ему по почте в Чупу, на имя Петра Петровича Петрова.

P.S. По возвращении домой, команда проекта отправила Петру Петровичу несколько фотографий и книгу Виктора Пулькина.
Made on
Tilda